Аги родила первую дочь в столичной больнице без врача и акушерки.
Во время 33-х часовых родов о ней почти никто не заботился, кроме мужа, также им не сообщили, что ей сделали кесарево сечение и что ее маленькая девочка после родов была совершенно багровой и неподвижной. Хотите поделиться своей историей рождения? Отправьте его нам по этому адресу!
Жил-был Лилко. Его рождению предшествовали длительные роды, о которых я сейчас и пишу. Я хотел бы начать рассказ с того, что у меня не было признанного врача или акушерки, с которыми я бы увеличил свою естественную гравитацию конвертом. Я не думал, что это может быть такой помехой и что я буду так одинок во время долгих часов работы. К счастью, мои воспоминания - лишь отрывочные изображения этих часов. С голливудской простотой я наивно думал, что роды - это несколько глубоких вздохов, немного влажный лоб… и родился маленький герой. Моя история была намного сложнее и длиннее.
Но начнем с самого начала. Из литературы я знала, что в больницу следует обращаться при сокращениях матки, длящихся пять минут. Я разбудила мужа на рассвете и через несколько минут мы поехали в больницу на соседней улице, где меня сразу же приняли. После быстрого осмотра я спряталась в больничную ночную рубашку и стала ждать в смотровой. Через несколько минут акушерка проводила меня к столу в коридоре, где на одном из стульев уже кто-то сидел - т.е. в родах. Я подумал, еще немного администрации, и я смогу расслабиться в постели. К тому времени, когда на улице стало солнечно, они указали, что кровать освободилась, и я могу идти. Мне очень повезло, потому что те, кто пришел после меня, сидели только на стульях рядом с обеденными столами в родильном зале. Тем временем они «подавали» обед, который представлял собой тушеную зеленую фасоль с мясом. Я где-то читала, что перед родами следует избегать пухлых продуктов, но мне казалось, что рекомендаций столько же, сколько литературы.
В родильном зале был полный аншлаг, пустынная жара и сильный запах остатков тушеной фасоли до самого вечера. Потому что потом кто-то наконец собрал почти нетронутые тарелки. Эта палата отличалась от средней палаты тем, что здесь почти никто не разговаривал друг с другом, но шум был огромный, так как стоны падали от всех, как перезревшие плоды с дерева. Никто не говорил, но все понимали друг друга, мы понимали боль друг друга, которую можем чувствовать только мы, женщины, и которая только усиливалась. Из комнаты выходил общий балкон, который соединял комнату отдыха акушерок и врачей с родильным залом. Ходя взад-вперед, я выкопал на балконе почти глубокую грядку, а так как смотреть особо было не на что, то стал разглядывать оставшиеся на столе предметы, большую часть которых составляли пачки сигарет и зажигалки.
Тем временем тени снаружи медленно уменьшались, и схватки причиняли мне боль все больше и больше. Так что всем в комнате было одиноко, и со временем людей вокруг меня стало меньше. Рано вечером пришла акушерка и отвела меня в комнату, где оставшимся 4 людям сделали клизмы и немного косметических процедур вокруг дамбы. Никаких дальнейших указаний мы не получили, но получили обещания, что скоро нас пустят в одну из родительских комнат. С этого момента, через 7, т.е. семь часов, я смог войти в родильное отделение, из которых 3 часа я стонал в полном одиночестве в своей постели. Наконец кто-то сжалился, принес резиновый мячик и предложил мне посидеть на нем в горячем душе. Это человеческое слово было очень хорошо, не говоря уже о душе, которая немного облегчила боль.
Я действительно не хочу никого винить, я знаю, что с объединением учреждений здравоохранения всем приходится работать намного больше, все очень устали, поэтому я не могу ожидать, что они будут дурачиться помимо обязательных монологов.
В час ночи меня, наконец, затолкали в родзал. Мой муж, который читал короткий роман, сидя в коридоре с начала обещания, которое он получил с раннего вечера, затем смог прийти ко мне в родильную палату. Она была одета в крутой маленький стальной синий хирургический халат, и я наконец получил любовь, добрые слова, утешение и надежду. Врачи менялись в родильном зале, откуда я узнала, что была еще одна смена, так что время идет. Усталость и боль стали во мне самостоятельными, и я еще не верил, что столько боли может уместиться в одном мгновении. Моя голова звенела, как упавший колокольчик, а лицо онемело от нехватки воздуха. Муж все время держал меня за руку, читал, держал во мне остаток души, набивал мне в рот виноградные леденцы. Поскольку я был подключен к машине NST, я мог изменить положение или место только в том случае, если кто-то с большим трудом вышел ночью и отключил меня от машины.
Затем утро начало меркнуть, и тени стали быстро расти. Около 9 часов, наконец, пришла бригада в белых халатах и сообщила, что мы скоро начнем рожать. Потом они пошли дальше, а мы ждали. Наконец, один из врачей вернулся, и можно было начинать этап изгнания. К тому времени я почувствовал себя очень слабым и усталым, я пытался следовать инструкциям с закрытыми глазами и почти заткнутыми ушами. А ребенок так и не появился, хотя я делала все, что могла, в своих интересах. Потом я потерял нить и сознание. О том, что у меня было кесарево сечение, я узнал позже, когда после родов мне вставили ногу в стремя и докторский портной сшил мне тело с такой скоростью, что докторский портной посрамил бы себя. Но я должен был спросить и об этом, никто не сказал, что они были вырезаны. Но вернемся к концу моего рассказа. Пуповина дважды обмоталась вокруг головы ребенка, она была совершенно фиолетовой и голова неподвижно висела. По свидетельству фотографий, главврач, которого вызвали на помощь на этапе изгнания, испуганно зажала рот рукой, увидев это. Конечно, эта мелочь даже не попала в мой итоговый отчет.
В любом случае хорошо то, что хорошо кончается. Через какое-то время наш ребенок Лилко заплакал у меня на груди, и к этому времени я потерял сознание, слезы радости полились из моих глаз, и я вдруг забыл всю боль предыдущих 33 часов. Мое счастье приобрело смысл, выходящий за рамки словаря, который длится с тех пор!
26 июля 2007 г.
Отделение